Сообщество создано для небольшого, но яркого фэндома, чтобы представители оного могли общаться на указанную в названии тему, не пугая тихих и интеллигентных ПЧ.
Так как в последнее время в сообществе стало появляться слишком много флуда, перед опубликованием своего поста прочитайте правила сообщества "О слэше в Не родись красивой".
1. Посты вроде "А вот и я!" или "Принимайте гостя", а так же абсолютно бесодержательные посты будут удаляться.
2. Записи, не относящиеся к теме сообщества, например: "С кем останется Андрей, с Кирой или Катей?" так же будут удалены. Напоминаю, сообщество о СЛЭШЕ в НРК.
3. Спойлеры запрещены. Если совсем невтерпеж - ставьте предупреждение, а сам текст под кат.
4. При опубликовании фика, можно указать ссылку, где он находится или запостить здесь под катом.
5. Высокорейтинговые фотки, картинки и коллажи публиковать под катом. (Хотя у нас еще ни одной такой не было - на будущее)
6. Перед отправкой сообщения хотя бы бегло пробегите его глазами на наличие ошибок. Не прошу исправлять каждую запятую и буковку, так как у саой часто бывают ошибки, но посты вроде: "Я хапчу, чобы андрей был с ромоном" (не смейтесь, и такое бывало) будут удаляться.
Как видите, правила просты. Созданы они исключительно для удобства пользователей этим сообществом.
читать дальшеМы входим в лифт вместе. В холодном электрическом свете твое лицо кажется непривычно бледным, хотя у тебя смуглая кожа. Ты не смотришь на меня, ты делаешь вид, что меня вообще нет рядом. Ну, ничего, я знаю, как тебя расшевелить.
- Какой сегодня замечательный день, ты не находишь? – я широко улыбаюсь. Ты должен съязвить в ответ, ты не умеешь молчать, когда я начинаю задирать тебя. Но ты молчишь, и мне кажется, что ты даже не услышал, что я сказал.
- Или ты не согласен? – Ну, ответь же! Не смотри в стену этим равнодушным взглядом, иначе я не смогу насладиться сегодняшним днем, когда я, наконец, показал всем, чего ты стоишь на самом деле.
- Ты что, даже не хочешь поговорить со старым другом? – я заглядываю тебе в лицо и пытаюсь разглядеть там насмешку. Ведь ты просто издеваешься надо мной, не может быть, что тебе все равно, что я говорю.
Наконец ты поднимаешь на меня тяжелый взгляд – и я понимаю, что это не просто метафора: твой взгляд припечатывает меня к месту.
- Нет, не хочу. Неужели неясно?
Лифт останавливается, и ты выходишь первым. Нет, так дело не пойдет. Ты не можешь уйти вот так, оставив меня с ощущением, что я допустил ошибку, и заставив меня мучительно искать свой промах. Я тороплюсь следом. На улице бушует гроза, и ты на секунду останавливаешься под козырьком крыши, а потом, решившись, шагаешь под ледяные струи дождя, даже не позаботившись о том, чтобы не промокнуть. Твой автомобиль припаркован рядом с моим – ты сделал это нарочно или на стоянке просто не было других свободных мест? Ты захлопываешь за собой дверцу с наглухо затонированным стеклом. Я поднимаю воротник пиджака – хотя разве может это спасти от пронизывающего ветра и дождя? Перепрыгиваю через лужи и спешу к твоей машине, я не дам тебе уехать, пока не добьюсь от тебя твоей нормальной реакции. Тебе не стоило изображать из себя рыцаря печального образа.
Я стучусь в окно твоего автомобиля. Не сразу, но оно ползет вниз.
- Что?
- Я хотел спросить, - я пытаюсь перекричать раскаты грома. – Ты не хочешь чего-нибудь выпить?
- С тобой? – ты удивленно приподнимаешь бровь.
- Посидим, поговорим, - неужели ты согласишься?
Ты оценивающе смотришь на меня. Действительно, ты должен понимать, что я бы никогда не предложил тебе этого без далеко идущих планов. И тебе хочется выяснить, что я задумал.
- Хорошо, - неохотно цедишь ты сквозь зубы. – Поедем ко мне. Я не в настроении шляться по кабакам.
Ты согласился. Я сам пригласил тебя выпить, но я не меньше твоего удивлен, что ты принял мое предложение. И все же я не могу удержаться от еще одного язвительного замечания в твой адрес:
- Хватило одного похода в казино, не так ли?
Ты мрачно смотришь перед собой, и черное стекло твоего автомобиля бесшумно скользит вверх.
Я выезжаю со стоянки следом за тобой. К ночи движение на дорогах стало не таким сильным, и мне нетрудно не терять из виду твой огромный черный внедорожник. Зачем мы покупаем такие большие машины, размышляю я по пути. По Москве гораздо удобнее передвигаться на маленьком юрком автомобильчике, но мы все равно раз за разом выбираем в автосалонах этих монстров с моторами в несколько сот лошадиных сил. Говорят, так реализуются комплексы собственной незначительности и неудовлетворенности. И я с удовольствием отмечаю, что у тебя автомобиль больше моего.
Пока мы поднимаемся на лифте к тебе в квартиру, ты все так же упорно молчишь. Ты не говоришь ни слова, пока открываешь дверь ключом и пока мы входим в гостиную. Ты молча снимаешь с себя мокрый пиджак, бросаешь его на спинку кресла и достаешь стаканы и бутылку виски. Ты даже не предлагаешь мне сесть, но я могу не церемониться в твоем присутствии – я устраиваюсь на диване поудобнее и наливаю себе выпить. Ты садишься в кресло напротив и выжидающе смотришь на меня. Я затеял эту игру, и я делаю первый ход.
- Тост! – я поднимаю стакан. – За процветание нашей компании!
Ты чуть заметно кривишь губы и чокаешься со мной. И пьешь залпом, как будто хочешь напиться до зеленых чертей, - непохоже на тебя. Я знаю, что сегодня ты потерпел поражение в бою за компанию, но разве это могло настолько выбить тебя из колеи? В последнее время ты сам не свой – из-за долга? Не верю.
Ты снова наполняешь стаканы. Молчишь и разглядываешь янтарную жидкость. Ты вообще помнишь, что я здесь? Я начинаю думать, что ты разрешил мне придти лишь потому, что в одиночку пьют только алкоголики. Я кашляю, чтобы ты обратил на меня внимание. Ты поднимаешь взгляд, твои щеки слегка порозовели под действием алкоголя и больше не кажутся мертвенно-бледными.
- Хочешь спросить, как я дошел до жизни такой? – ты приподнимаешь уголки губ, чтобы показать, что шутишь, но я вижу, что тебе не смешно.
- Как ты умудрился проиграть столько денег? – никто не ожидал от него такой глупости, от ответственного, уверенного в себе человека.
Ты задумчиво вращаешь стакан между ладонями.
- Азарт. Думаешь, что проигрыш – это нелепая случайность, что еще одна ставка – и ты отыграешься. И не веришь, что неудачи – это закономерность. В итоге всегда выигрывает казино, слышал? Ты не замечаешь, что долг растет как снежный ком. А потом приходит время расплачиваться по долгам, и расплачиваться своими деньгами, которых нет. А эти люди приходят к тебе, требуют. Сначала они не угрожают, нет, но от этого становится еще более жутко. Потому что если они уже сейчас так настойчивы, то что будет потом, когда дело дойдет до угроз? Я испугался.
Ты смотришь на меня, ожидая моей реакции. Тебе было страшно. Надо же. Никогда бы не подумал, что ты признаешься мне в том, что чего-то боишься: ты всегда хочешь казаться таким невозмутимым, таким самоуверенным. Я беру из твоих рук стакан, наполняю его и протягиваю тебе. Ты жестом показываешь, чтобы я налил и себе. На этот раз мы пьем медленно.
- Почему ты не попросил в долг?
- У кого? – ты невесело усмехаешься. – У тебя? У моих дорогих сестренок? Кто из вас одолжил бы мне сто тысяч? К тому же не очень-то хочется сознаваться в собственной… опрометчивости.
- Но ты сказал Ярославу, - неужели ты больше доверяешь своему финансовому директору, чем своим родным? Ты морщишься, как от зубной боли. Я вспоминаю, с какой легкостью тот сдал тебя сегодня в обмен на тепленькое местечко. И с каким выражением лица слушал ты запись, на которой он обвинял тебя, - хоть потом ты и начал все отрицать. Как скепсис сменился растерянностью, а под конец ты поднял глаза к потолку – дети делают так, чтобы не разреветься от обиды. И если тебе больше некому было довериться, кроме подхалима и предателя, то я сочувствую тебе.
Ты проводишь ладонью по лицу, и формальное «сочувствую» сменяется у меня в душе щемящей жалостью. Ты нам всем мешаешь, и ты слишком сообразителен, чтобы не понимать этого. Я хочу хоть как-то утешить тебя и беру твою руку в свою. Ты вздрагиваешь и тихо говоришь:
- Ты же ненавидишь меня…
Сейчас я не могу ненавидеть тебя, хотя это чувство давно стало частью моей натуры. Сейчас ты слишком потерян и подавлен, чтобы мне хотелось унизить тебя еще больше. С врагом хочется бороться, пока он силен, а не когда он сидит перед тобой с затравленным взглядом, и когда его теплая ладонь мелко дрожит под твоими пальцами.
- Нет, - я качаю головой.
Ты коротко пожимаешь мою руку и наклоняешься ко мне через журнальный столик. Я вижу, как ты нервно облизываешь губы, - и через секунду они накрывают мои. От тебя пахнет виски и твоей терпкой туалетной водой и табаком, и губы у тебя слегка обветренные и жадные. Я хочу оттолкнуть тебя, но боюсь обидеть, и вот нужный момент уже упущен – и я во власти твоих требовательных губ и рук, и ладоней на моем затылке, и пальцев, которыми ты проводишь по моим волосам, - от всего этого у меня по телу резкой волной пробегает дрожь.
Ты останавливаешься и смотришь на меня блестящими от волнения глазами. Рот у тебя приоткрыт, и я слышу, как быстро ты дышишь. Ты ждешь, что я решу. Я хочу уйти и уже подаюсь вперед, чтобы встать с дивана, но твой взгляд не пускает меня. Ты не хочешь оставаться один на один с бутылкой виски, потому что твои принципы не позволят тебе даже напиться в одиночестве. И я остаюсь. Я медленно киваю, и ты берешь меня за руку и ведешь в спальню.
Меня бросает в жар, я не настолько пьян, чтобы не понимать, что я собираюсь переспать с тобой, и что этого делать ни в коем случае нельзя, потому что я знаю тебя с детства, ты мой противник, мужчина, наконец. Но ты проводишь ладонью по моему лицу, и я снова в твоей власти. У тебя горячие пальцы, и мне кажется, что там, где ты прикасаешься ко мне, на коже остаются ожоги. Я снимаю пиджак и начинаю расстегивать рубашку, только тогда я замечаю, как дрожат у меня руки, и я долго не могу нащупать следующую пуговицу. Ты тоже раздеваешься, у тебя стройное тело, по-моему, ты был таким же худым и лет десять назад, отличие лишь в том, что сейчас волоски у тебя на груди стали темнее и гуще, и такая же темная дорожка ведет от пупка ниже и скрывается под поясом брюк.
Ты подходишь ко мне, твои руки начинают движение по моему телу, и чем ниже они опускаются, тем больше я цепенею от страха перед неизвестностью и оттого, что мое тело недвусмысленно отзывается на твои ласки. Ты целуешь мою шею, проводишь языком по ключице и легонько дуешь, отчего у меня по спине бегут мурашки. Я не знал, что ты можешь быть таким нежным, и я уже с нетерпением жду, что же ты сделаешь дальше. Твои пальцы ложатся на пряжку моего ремня, и ты неторопливо расстегиваешь его. Слишком медленно, слишком неторопливо. Мне надо чем-то занять себя, и я нерешительно касаюсь молнии на твоих брюках. Ты прижимаешься к моей руке, и я чувствую, как ты возбужден, как ты еле слышно вздыхаешь, и твои движения становятся быстрее. Мы освобождаемся от брюк, и ты прижимаешься ко мне обнаженным телом. Твое сердце бешено колотится, отдаваясь ударами у меня в грудной клетке, ты пышешь жаром, и твой горячий член упирается мне в низ живота. Если у меня в голове и оставались какие-то мысли, то теперь они окончательно улетучиваются, оставляя лишь желание и возбуждение.
Ты тянешь меня на кровать, твои руки начинают скользить по моему члену, твои губы исследуют мое тело, и я готов кончить уже от этого.
- Нет, - шепчешь ты. – Подожди.
Ты останавливаешься и ищешь что-то на столике у кровати. Презерватив. И смазку. Вот я и попал. Мне хочется сбежать, но ты возвращаешься, и твоя рука продолжает ласки, и я думаю, что, наверное, это будет вовсе не страшно. Я слышу шорох разрываемой фольги.
Первое, что я чувствую, - боль. Ты тихо стонешь, тебе приятно, но мне-то больно, и я не хочу играть в эти игры. Я пытаюсь вывернуться из-под твоей тяжести, но ты удерживаешь меня за плечи:
- Куда? – в твоем голосе сквозит нетерпение. Ты начинаешь осторожно двигаться, но мне кажется, что меня пытают какой-то изощренной пыткой. Наконец, ты снисходишь до банального совета: «Расслабься». У меня не получается, как это вообще возможно?
Ты замираешь и умело целуешь меня, твоя рука возвращается к моему члену, ты хочешь отвлечь меня – и тебе это удается. Я снова испытываю возбуждение, хотя боль и не уходит, но она перестает занимать все мои мысли. По-моему, я начинаю понимать, что в этом может так нравится. У меня над ухом раздается твое горячее дыхание с иногда прорывающимся сквозь него стоном. Я подаюсь навстречу твоему члену и твоей руке, в голове становится звеняще-пусто, остается только пульсация внизу живота и разливающееся по телу наслаждение.
Ты лежишь рядом, на твоей коже выступили капельки пота, и ты остановившимся взглядом смотришь в потолок. И говоришь, не поворачиваясь ко мне:
- Ну что ж, это было неплохо, хоть ты и хотел сбежать раньше времени. А теперь можешь проваливать на все четыре стороны, свободен.
Я не понимаю тебя. Я повторяю вслух:
- Я не понимаю.
- Неужели это так сложно: про-ва-ли-вай. Мне от тебя больше ничего не нужно, - ты насмешливо смотришь на меня. – Я удовлетворил свой интерес.
К горлу подступает комок. Теперь я снова узнаю тебя. Я ведь этого и хотел: увидеть твою нормальную реакцию. Как глупо. Я попался на удочку твоих слов, жестов, взглядов и собственной жалости. На самом деле я все так же ненавижу тебя, и ты прекрасно знаешь об этом. Пока я одеваюсь, ты лежишь, вытянувшись на кровати, и изучаешь потолок.
- Ты просто ублюдок, - говорю я тебе на прощанье, а ты улыбаешься одними губами, но я снова не могу понять, о чем ты думаешь, потому что глаза твои непроницаемы.
Саммари: Мой бред на тему нашего разговора с Kitsune-chan: 1. Представительный мужчина + представительный мужчина = ??? слэш; 2. Обморок Ярослава Борисовича в результате воздействия на него Александра Юрьевича
От автора: Не судите строго, я просто брЭжу…
читать дальше
- Мариночка, пригласите ко мне Ярослава Борисовича.
- Хорошо, Александр Юрьевич.
Воропаев откинулся на спинку кресла и начал набивать трубку. Он только успел распечатать новую пачку табака, как в кабинет вошел запыхавшийся Ярослав. На щеках у него горели красные пятна: как всегда бежал по коридору, распугивая женсовет, а теперь делал вид, будто подошел к двери степенным шагом.
- Вызывали, Александр Юрьевич?
- Да, - Воропаев обошел стол и приблизился вплотную к своему финансовому директору. – Ты знаешь, Ярослав, что ты поставил меня в очень неприятное положение? – Александр выдохнул на него табачный дым, так что тот чуть не закашлялся. – Ты потащил меня в это казино. Ты не смог подделать отчет. А теперь я должен искать выход из этой ситуации.
Не то чтобы Ярослав считал себя виноватым в случившемся, но Александр обладал почти гипнотической силой внушать окружающим чувство вины. По крайней мере, на Ветрова его приемы действовали безотказно. Пятна на его щеках из красных стали пунцовыми. Воропаев доверительно положил ему руку на плечо:
- И я нашел выход.
Ярослав с надеждой поднял глаза: ему уже надоело чувствовать себя козлом отпущения.
- Да-да, Ярослав. И его предложил мне Хмелин. Не ты.
- Хмелин? Президент «Фонтаны»?
- Он поставил мне определенные условия. Если бы ты был порасторопней, мне не пришлось бы их выполнять, потому что это не доставит мне ни малейшего удовольствия.
- А что за…? – Ярослав поперхнулся собственными словами.
- Я начинаю сомневаться в твоих умственных способностях, - проникновенно сообщил ему Воропаев. – Неужели ты сам не можешь догадаться, что Хмелину может быть нужно от президента «Зималетто»?
Ветров закивал, как китайский болванчик. От дыма и духоты кабинета стало вдруг трудно дышать, галстук сдавил шею, голова наполнилась тягучим звоном. Ярослав попытался схватиться за Воропаева, чтобы удержать равновесие, но в глазах у него потемнело…
В уши и за воротник лилась холодная вода. Ярослав завертел головой и фыркнул, потому что вода попала ему и в нос.
- Очнулись, Ярослав Борисович? – раздался над ним насмешливый голос. Ветров открыл глаза и понял, что сам он лежит на полу, а Воропаев стоит рядом с ним на коленях, держа в руках графин. – Может, дать тебе отпуск за свой счет? Поправишь здоровье, подлечишься, а то какой-то ты стал хилый.
- Так о каком условии Вы говорили, Александр Юрьевич?
Воропаев поднял глаза к потолку и объяснил по слогам, как умственно отсталому:
- Задержать выпуск новой коллекции, так чтобы коллекция «Фонтаны» появилась в магазинах раньше нашей. Ясно?
- Да… - проговорил Ярослав слабым голосом. – А я-то по…
- Что ты подумал? – Александр пристально посмотрел на него. – Вот уж не знал, что твоя извращенная фантазия способна на такое! Ты меня каждый день удивляешь, Ярослав Борисович, и я бы не сказал, что приятно.
Ярослав в ужасе закрыл глаза и решил не открывать их, что бы ни случилось.
Воропаев потряс его за плечо. Решительно похлопал по щекам. Потом звякнуло стекло, и Ярослав приготовился принять еще один холодный душ, но Александр, видимо, передумал и поставил графин обратно на стол.
Аромат воропаевского терпко-хвойного парфюма стал сильнее, и Ярослав почувствовал на лице его дыхание, смешанное с запахом дорогого трубочного табака. Жесткие пальцы Александра взяли его за подбородок, большой палец прошелся по губам, приоткрывая их. Ярославу показалось, что он забыл, как нужно дышать, когда язык Воропаева проник в его рот, а руки взъерошили его волосы, которые он тщательно укладывал каждое утро. Он очнулся от своего мнимого «обморока» и притянул к себе Александра, практически повалив его на себя. Воропаев оторвался от его губ и начал жадно целовать шею, одновременно пытаясь справиться с узлом на его галстуке.
Вдруг на столе ожил селектор:
- Александр Юрьевич, к Вам Андрей Павлович, срочно.
Воропаев поднял голову и ответил: «Пусть подождет две минуты», при этом на его лице было выражение, говорившее о том, что Жданову не поздоровится. Он встал с пола, одернул пиджак и сел за стол. Ярослав так и остался сидеть, где был:
- А-а-а… Александр Юрьевич, я могу идти?
- Да, можешь.
Ярослав подошел к двери, но Александр окликнул его:
- И приведи себя в порядок.
Да, вид у финансового директора «Зималетто» был еще тот: он был мокрый, растрепанный, раскрасневшийся, и, в довершение всего, в наполовину развязанном галстуке. Когда он вышел из кабинета, Андрей проводил его изумленным взглядом и сам вошел к президенту.
И вы еще спрашиваете, почему Воропаев не любит Жданова?
Каждый раз перед тем, как войти в его кабинет, я останавливаюсь и делаю три глубоких вдоха. Я вроде бы успокаиваюсь и открываю дверь. Я стараюсь держаться так же уверенно, как и он, но я знаю, что он видит мое волнение.
Я не могу сразу собраться с мыслями под его пронзительным взглядом. Из-за этого он думает, что я недотепа, хоть и пользуется моими услугами. Наверное, он прав: будь я посмелее, я бы не стоял перед ним, как столб.
- Ну что, Ярослав, какие новости?
- Все в порядке, Александр Юрьевич, - новости хорошие, но я все равно боюсь, что он будет мной недоволен. Он начинает разжигать свою трубку и не смотрит на меня. В такие моменты я думаю, что я для него не более чем говорящий предмет обстановки.
Я замолкаю. Он все еще занят своей трубкой, а я жду приговора.
- Хорошо, - говорит он и улыбается уголком рта.
- Я могу идти?
- Да, на сегодня все. Можешь быть свободен.
Я медленно иду к двери, оборачиваюсь еще раз:
- Так я Вам больше не нужен?
- Нет, Ярослав.
Я киваю и выхожу. Но шальная мысль остается: что когда-нибудь он скажет «да».
* * *
Я ненавижу этого человека: его манерный голос, его привычку говорить сквозь зубы и презрительно приподнимать бровь. Меня раздражает его самомнение, его наглость и его интриганство. Сколько я себя помню, он портит мне жизнь: в детстве, когда мне поручали развлекать «Сашеньку» на семейных праздниках, а ему нравилось только одно – изводить меня своими капризами; в юности, когда он избавился от своей болезненной застенчивости и оттачивал на мне язвительные реплики и доводящие до белого каления манеры; и сейчас, когда его главная цель – потопить меня, пусть даже ценой потери всей компании.
Я знаю, что и он ненавидит меня. Это иррационально, это я тоже понимаю, но я не могу спокойно смотреть на него. Неужели цель моей жизни – бесконечная битва Воропаев против Жданова? Как бы ни расходились наши пути, они всегда сходятся снова. Что ж, пора смириться с тем, что он всегда будет рядом. Александр vs. Андрей, следующий раунд!
* * *
Это просто игра. Мы на одной стороне, он на другой. Андрей принимает все происходящее слишком близко к сердцу, Воропаев отдается этой игре всей душой, Ярослав уже не может выйти из нее без потерь. Я тоже один из них и делаю вид, что воспринимаю эти игры всерьез.
- Андрюша!
- Саша!
И между строк: я, я сильнее тебя. А мне просто смешно. Андрей настолько демонизирует его, что уже давно не помнит, кто тот на самом деле. А если убрать шелуху интриг, то что останется от него? Человек с большими амбициями и скверным характером, который запутался в собственных сетях и сам не знает, за что воюет. Он забавный, этот Александр Юрьевич, президент «Зималетто», доводящий до дрожи в коленках всех сотрудников. Ну что, поиграем в войнушку?
читать дальше- Ромочка, ты такой веселый! – пропела над ухом у Малиновского рыжеволосая красотка. – Может, закажешь мне еще один коктейль?
Малиновский поднял руку, подзывая официанта. Игра была давно знакома и отрепетирована: бар – коктейль – пара комплиментов и шуточек – секс – утренние обещания «Я обязательно позвоню», хотя оба игрока знали, что никакого продолжения не будет.
Официант принес заказ, девица еще больше развеселилась от выпитого и прильнула к Малиновскому, ероша ему волосы.
- Ромочка, ты не пригласишь меня на танец?
Почему бы и нет? Малиновский повел подружку на танцпол; та сразу же повисла у него на шее. Звучала какая-то слезливо-сентиментальная песня отечественного производства, но девицу она привела в романтическое настроение.
- Русланчик… то есть Ромочка, поцелуй меня.
Не то чтобы ему очень нравился сам процесс, но поцелуи входили в обязательную программу, и Малиновскому пришлось подчиниться. Девица впилась ему в губы страстным и, на ее взгляд, головокружительным поцелуем. Нет, голова у Романа действительно закружилась, но только от резкого аромата духов, смешанного с запахами табака и алкоголя, исходивших от девушки, от громкой музыки и мелькания огней. Ему пришлось закрыть глаза.
Когда он снова открыл их, в окружающей обстановке что-то неуловимо изменилось. Появилось нечто, вызывающее смутное беспокойство.
У входа стоял Воропаев и смотрел прямо на целующуюся парочку. На его лице появилось брезгливое выражение. Несколько секунд он медлил, словно решая, стоит ли ему развернуться и уйти или подойти к любовнику и устроить ему фирменный воропаевский разнос. Потом лицо его приняло непроницаемое выражение, и он двинулся через танцпол.
- Малиновский! Какая встреча! Хорошо проводишь время?
- Спасибо, Саша, замечательно.
Роману с трудом удавалось не засмеяться, глядя на Воропаева. Тот был взбешен, но показать это было бы слишком глупо, а не съязвить было не в его характере.
На долю секунды Малиновскому показалось, что Воропаев без лишних слов съездит ему кулаком по физиономии, но тот спокойно развернулся и направился к выходу.
- Ну что, Ромочка, продолжим? – девушке не терпелось вернуться к прерванному занятию.
- Как-нибудь в другой раз, - Малиновскому вдруг перестала казаться привлекательной перспектива провести ночь с этой размалеванной куклой. Он расплатился и вышел на улицу. Погода была мерзкая, моросил холодный ноябрьский дождь, а под ногами, в рассыпанных по тротуару ржавых листьях, хлюпала вода. Сразу захотелось спрятаться от промозглости в тепле и уюте своей квартиры. Малиновский поймал такси, а дома немедленно провалился в тяжелый сон.
***
Предположение было невероятное, но, похоже, дела обстояли именно так: Воропаев, во-первых, приревновал его к той девице из бара, а во-вторых, обиделся. Во всяком случае, он не звонил уже пять дней. А зная баранье упрямство Александра Юрьевича, можно было сделать вывод, что тот скорее умрет, чем сделает первый шаг к… гм, восстановлению прежних необременительных отношений.
Это было забавно, потому что Малиновский формально не давал ему никаких клятв и обещаний, да и Воропаев не мог быть не в курсе похождений своего любовника. Но факт оставался фактом: Воропаев не звонил и не требовал «быть на месте через полчаса».
Что ж, решил Роман, придется все делать самому, благо застенчивость не входила в список его достоинств. Через классические «полчаса» он позвонил в квартиру Воропаева.
- Малиновский, - протянул Александр с интонацией, по которой нельзя было определить, рад ли он или, наоборот, собирается выставить гостя за дверь. – Ты что-то хотел?
Роман сделал шаг вперед, так что теперь между ними было не больше десятка сантиметров. Самым логичным сейчас было бы поцеловать Воропаева, чтобы не было никакого выяснения отношений, а потом – как обычно – Саше будет уже не до того. Вот только до сих пор, несмотря на весь секс, что между ними был, Малиновскому не приходилось целовать Воропаева: это было бы слишком сентиментально, да и излишне.
Хотя не все ли равно, что тот подумает? Главное, как Малиновский понял на собственном опыте, было заткнуть Воропаеву рот, бороться с его манерой вести разговоры иначе было невозможно.
Роман схватил его за плечи и прижал к стене. Воропаев еще попытался освободиться, но губы Малиновского прижались к его губам, а потом – зачем останавливаться, если продолжать намного приятнее?
читать дальшеВоропаев раздраженно набрал номер и поднес трубку к уху. Вместо привычных длинных гудков оттуда раздавалась развеселая мелодия. Воропаев поморщился: мобильный телефон служит для деловых разговоров, а у этого субъекта одни забавы на уме. Наконец, музыка прервалась, и он услышал голос, после некоторой заминки ответивший:
- Алло?
- Сколько мне еще ждать, Малиновский?
Из трубки донеслось приглушенное хихиканье и женские голоса, недвусмысленно свидетельствовавшие о том, что Роман Малиновский времени зря не теряет и не очень-то желает лицезреть взбешенного Воропаева.
- А что случилось, Сашенька? – Роман подчеркнул последнее слово. – Соскучился?
- Ты же знаешь, Малиновский, я не люблю повторять дважды! – Воропаева выводила из себя необходимость почти ежевечерне вести подобные беседы. – Ты будешь здесь через полчаса, - он выразительно замолчал.
- Или что? – на Романа это не произвело ни малейшего впечатления. – Ну скажи хоть раз, что ты сделаешь? – по голосу было слышно, что тот ухмыляется.
Воропаеву захотелось запустить телефоном об стену, но тогда разговор не был бы закончен, а этого ему хотелось меньше всего.
- Малиновский, я сказал – через полчаса! – он нажал на кнопку сброса, оставив последнее слово за собой.
«Полчаса» превратились в полтора, а раздражение Воропаева начало переходить в ярость, когда на пороге, наконец-то, появился Малиновский.
- Ну и где тебя носит, позволь спросить?
Роман только улыбнулся и молча прошел в гостиную. Сев на диван, он расслабленно потянулся. От этих развязных манер можно сойти с ума, подумал Воропаев.
- Малиновский, я не намерен больше это терпеть!
Роман хмыкнул:
- Я думал тебе это нравится, Сашенька.
Он притянул Воропаева за галстук, так что тому пришлось не слишком элегантно плюхнуться на диван.
- Малиновский… - съязвить не удалось, потому что Роман бесцеремонно заткнул ему рот – ладонью – продолжая другой рукой держать его за галстук. Губы Малиновского приблизились к его уху: «Хочешь поговорить?» Разговоры никак не входили в ближайшие планы Воропаева, но и не разговаривать было невозможно: тогда пришлось бы начинать первому, а этого он не хотел и не умел.
К счастью, Роман совершенно не задумывался о том, что нужно сохранять лицо. Он просто увлек Александра за собой на пушистый ковер. На пятнадцать минут Воропаев превратился просто в Сашу, и это имя звучало из уст Малиновского почти искренне.
- Ну, ты слезешь с меня, Малиновский? Ты не пушинка, - Воропаев настолько привык к такой интонации, что она получалась сама собой – даже когда дыхание еще не восстановило обычный ритм, на лбу блестели капли пота, а обнаженное тело соприкасалось с горячей кожей любовника.
Роман медленно сполз на пол и лег рядом на живот, подперев голову руками. Взгляд у него был довольный, как у кота, объевшегося сметаны. Воропаев встал и молча прошествовал в ванную. За то время, пока он принимал душ, Малиновскому полагалось удалиться, но на этот раз Александр застал его все в той же расслабленной позе на ковре.
- Ты все еще здесь?
Малиновский лениво поднял на него глаза:
- Ты хочешь, чтобы я добирался домой ночью, пьяный, за рулем?
- Здесь тебе не гостиница! – не хватало еще, чтобы у него в квартире на полке в ванной появилась зубная щетка Малиновского, а у входа – его домашние тапочки.
Роман продолжал смотреть на него тем же полусонным взглядом, в котором можно было разглядеть все что угодно – от обиды до насмешки, и Воропаев не мог понять, что же там было на самом деле. А может, и не было ничего.
- Хорошо, можешь остаться, - процедил Воропаев.
Малиновский быстро улыбнулся.
- Я поеду на такси.
Дверь закрылась за ним, а Воропаев, пожав плечами, отправился спать.
Он приподнял голову и огляделся. Ни отца, ни Павла в палатке не было. Снаружи раздавались их негромкие голоса: готовились снасти и разжигался костер для утреннего чая.
Но чувство, которое выдернуло его из утреннего сна, было непохоже на тревожное пробуждение от кошмара…
Нежность и вожделение, тяжесть чужого тела. Причину этого Саша понял мгновенно…Андрей.
Андрей скатился со своего ложа, и, потеряв в сонных блужданиях одеяло, инстинктивно потянувшись к теплу, закинул ногу на Сашу, плотно прижался и обнял сонной рукой.
И кошмар наяву, о котором Александр в свои двадцать прекрасно знал, но о котором старался не думать, навалился с ужасающей реальностью.
Саше нравились парни. Да, вот так все просто. Знал он об этом давно, с тех самых пор, как в школе вместе с мальчишками подглядывал за девочками в раздевалке спортзала, и в галдящей воробьиной гурьбе налетал на отбившуюся от стайки подружек девчушку, хватая ее за наметившиеся под футболкой грудки.
Уже тогда Сашенька Воропаев знал, что ему гораздо интереснее смотреть на приятелей или на фотографии обнаженных спортсменов-парней, чем любоваться на глянцевых красоток «Плейбоя».
Первый сексуальный опыт он приобрел банально:
На вечеринку, устроенную на даче, приятель Александра привез двух проституток. Полноватые блондинки, с одинаковыми круглыми раскрашенными лицами, деловито, по-очереди, приняли в одной из спален всех разгоряченных смеющихся парнишек и уехали, забрав смятые тысячные купюры.
Потное женское тело, пахнувшее сигаретами и предыдущим партнером, вызвало в Саше почти отвращение, но спиртное, и желание «не выделяться», так как «быть пидором» стыдно и страшно, и главное, подростковая сексуальность сделали свое дело. Саша справился и даже получил удовольствие.
Потом, уже в институте, у него появилась взрослая подруга, молодая разведенная женщина, которую он как-то поздно вечером подвез от метро до дома. Эта связь длилась довольно долго, пока Марина снова не вышла замуж, и даже некоторое время после. Марина его любила, и он был влюблен в нее, немножко.
И вот теперь - Андрей. Сын отцовского делового партнера и друга, Павла Жданова.
И раньше, в детстве, дружбы между ними не было: три года разницы в возрасте для детей - почти пропасть. Но на семейных праздниках они встречались. Солидно, невольно подражая родителям, разговаривали, а потом, забывшись, с азартом играли на игровой приставке.
Андрея Саша не видел несколько месяцев и поразился, как изменился этот тонкий подросток. Высокий, выше немаленького Саши, широкий в плечах, Андрей стал красив той безупречной красотой, которую понимают и принимают все. И женщины, и мужчины Тонкие очки в дорогой оправе его не портили, а добавляли изысканности смуглому лицу.
Целый день Саша ходил под грузом пробуждения, и только вяло улыбался на тревожные вопросы отца.
Summary: это события, происходившие задолго до. Впрочем, и событий-то здесь особых нет. Это просто необходимое для меня самой разъяснение не вполне понятных отношений между сериальными Ждановым и Малиновским. После того, как это написала, сериал стало легче смотреть, чесслово)))
Примечание: в тексте явно не дописаны два куска. Придумать их я так и не смогла, так что просто пометила эти места звездочками.
Disclaimer: Все принадлежит Амедиа, даже то, что ей и не нужно.
читать дальшеСвою мать Ромка Малиновский почти не помнил. Только наклоняющееся на ним лицо, тепло, и ощущение ее рук на своих щеках. Она умерла через месяц после четвертого Ромкиного дня рождения. Осталась еще в памяти белые стены больницы, резкий свет и неприятный запах, взрослые голоса.
Потом в доме поселилось непонятное слово «рак». Раков на картинке Ромка видел; но связь между ними и смертью матери никак понять не мог и, как и все дети решил, что это еще одна непонятность в этом малопонятном взрослом мире. Потом, в деревне, став старше, он часто и подолгу смотрел на дно небольшого прудика прямо за домом, на пронизанные солнцем подводные леса, на биение жизни на дне и думал, что после смерти души должны попадать вот в такие места, куда живому человеку доступа нет. И неясное присутствие матери где-то рядом грело его. Он знал, что ей хорошо там, среди косых лучей солнца, бросающего волнистые мягкие блики на желтый песок…
Отец воспитывал Ромку один. Изредка приезжали бабушки и тетушки, привозили компоты и варенье, пекли блины, но надолго никто из них никогда не оставался. Отец сам отводил сына в детский сад, сам выхаживал его во время болезней, сам учил варить суп. Когда Ромка стал старше, отец научил его драться, играть на гитаре и строить отношения с девочками. И - то ли учитель оказался хорошим, то ли ученик был такой талантливый – все это у Ромки получалось сразу, легко и естественно.
В тот год, когда Ромка пошел в пятый класс, его отец женился на помощнице дизайнера, работавшей в ZIMALETTO. Спустя год отец и сам устроился работать в эту фирму, а через некоторое время даже выкупил небольшую долю акций.
Отношения с мачехой у Ромки сложились ровные: без особой любви, но и без глобальных ссор. Он признал ее право на внимание отца, она признала его право на самостоятельность, и в доме царило спокойствие и уважение друг к другу. Дела в фирме шли хорошо, и семья переехала в новую просторную квартиру прямо напротив ZIMALETTO.
Так Роман попал в новую школу. Теперь он учился в одном классе с сыном президента кампании, в которой работали его родители.
Ребята потянулись друг к другу сразу. Оба яркие, привлекающие внимание; казалось, они должны стать непримиримыми врагами в борьбе за первенство в классе. Однако у них хватило мудрости стать не соперниками, а союзниками.
***
Пару раз, когда в школе случались серьезные драки, Ромка прорывался к другу и дрался с нападавшими на Андрея. После второй такой драки он потащил друга в школу восточных единоборств. Андрей занимался с охотой, у него неплохо получалось, но была в нем какая-то отстраненность от боя, мешавшая ему выходить победителем всегда. Он неплохо овладел техникой, подкачал мышцы, умел оценивать противника, но бился словно понарошку, понимая, что это не всерьез. Роман же моментально уловил суть борьбы, бился холодно и яростно. Его побаивались даже старшие ребята. Он мог шутить во время боя, не сводя с противника внимательных прищуренных глаз. Губы кривила усмешка, но в глазах был лед… Он быстро выработал свой собственный стиль, двигался пластично и экономно, завораживая противника. Особенно доставалось тем, кому проигрывал Андрей.
– Ты учишься защищать его? – спросил как-то тренер, кивнув головой в сторону выходящего из душа Андрея.
–У тебя получится. Только стоит ли? Постоять за себя он может и сам, а вот сможет ли он оценить твои старания?
Ромка только плечами пожал. Он не задумывался особо, что он делает и почему. Просто считал, что так надо, просто не мог он видеть, как кто-то бьет его друга. А думать над этим ему не хотелось. И если такие мысли вдруг появлялись в его голове, гнал он их от себя, считал глупыми и сентиментальными.
***
Как-то раз, уже на четвертом курсе института, где они учились вместе, незадолго до сессии Андрей вдруг перестал ходить на занятия. На Ромкины расспросы он отшучивался – мол, такую девушку подцепил – закачаешься! Но знакомить не буду, надо пока закрепить отношения. Ромка напоминал про близящиеся экзамены – но какое там! «С ней мне никакие экзамены не страшны». Ничего не поняв, Роман все же оставил друга в покое – не маленький уже, сам разберется. Теперь почти все свое время он проводил за книгами. Учиться ему нравилось, в сложных задачах он видел вызов своим способностям, а проявлять свои способности Ромка умел и любил. В результате почти все зачеты он сдал досрочно, а часть экзаменов ему зачли автоматом. Приятели из другого института предложили ему прокатится вместе с ними на машинах по Эстонии, раз уж он все равно свободен. Ромка принялся было уговаривать Андрея, но тот посмотрел на него как на ненормального. Уезжать из Москвы он сейчас явно не собирался. И Ромка поехал один.
Прибалтика ему понравилась. Замечательные дороги, ровные поля под снегом, чистые деревни, старинные города. Хотелось вернуться сюда летом, поплавать в Балтийском море, походить по песчаным берегам, посидеть в открытых кафешках. И привезти сюда Андрея. То ли соскучился Ромка без него в последнее время, то ли просто расстояние подействовало, но Андрей не выходил у Романа из головы. Они пару раз созванивались, но что там по телефону спросишь?
–Привет, как дела? –Нормально. –Зачеты сдаешь? –Да, потихоньку. А как у тебя?
Вот и весь разговор.
Последнюю неделю приятели решили провести в столице. Как-то быстро отколовшись от их веселой компании, Роман ходил по Таллинну один. Он исходил весь старый город, за три дня выучив его наизусть. Он смотрел на шпили и арки, на стены и башни и постоянно представлял рядом Андрея. Вот подвальчик, где подают потрясающий глинтвейн – Андрею бы понравилось. Вот улица, на которой снимали советские фильмы о мушкетерской эпохе – Андрею было бы интересно. Вот стайка щебечущих молодых экскурсанток – Андрей бы захотел познакомиться. Вот магазинчик с потрясающими сувенирами – Андрей бы скупил здесь всё на подарки девушкам. Вот…
Наконец не выдержав, Роман купил билет на поезд, что-то наплел друзьям о заболевших родственниках и вернулся в Москву.
В поезде Роман думал о своих отношениях с Андреем. Думал всю ночь, курил в тамбуре и к утру, как обычно, осознал, что выхода из этой ситуации нет. Жить как раньше, необременительно общаться, быть рядом в трудную минуту - это единственное, что поможет ему оставаться с Андреем надолго. Дружба… Любые попытки изменить ситуацию наверняка приведут к быстрому разрыву. А потерять Андрея Ромка не мог себе позволить. Бессонная и грустная у него получилась ночь.
"Впрочем, не эта первая, не эта последняя" – утешил себя Роман.
Поезд приходил утром. Звонить Андрею Ромка не стал, а решил просто встретиться в институте - сегодня их группа сдавала первый экзамен.
В коридоре толпились студенты, но Жданова среди них не было. Ромку радостно окликнули, затормошили, закидали вопросами про поездку, затребовали обещанные сувениры. Потом поинтересовались, чего он здесь забыл – ему же вроде экзамен зачли. Тогда он спросил про Андрея - и увидел в ответ круглые глаза и растерянные лица. «А ты не знал, да? Жданова не допустили до сессии… У него зачеты не сданы… Тут позавчера декан ему такое устроил… Кричал, что выгонит, и что папа ему не поможет. Он же прогулял столько…И что-то там про личную жизнь…» Роман пошел в деканат. Там информацию подтвердили, предупредили о серьезности положения и попросили повлиять на друга. При этом секретарша, после короткого романа с которой Жданов сказал «я лучше повешусь!», злорадно усмехнулась. Взяв лист со списком долгов и дней пересдачи, Ромка поехал к Андрею домой.
На его звонок долго никто не открывал и Роман уже начал обдумывать, где может быть его друг. Наконец дверь медленно распахнулась. Жданов стоял мрачный, небритый, с красными глазами, явно не спавший всю ночь. Увидев Романа, он сделал попытку радостно улыбнуться:
– Малиновский! Ты откуда взялся?
– С неба спустился! – в том ему ответил Роман. – Аки ангел белокрылый!
– Ну, влетай, ангел… – улыбка Андрея угасла, он отступил в прихожую и молча смотрел, как Ромка снимает куртку и кроссовки. Потом взгляд его упал на тумбочку, где валялась куча барахла.
– Ромк! Здесь ключи… у меня … лишние теперь появились…. Возьми себе их! А то что ты все в дверь звонишь, как не родной прямо…. Ну, пойдем, посидим.
Роман взял ключ.
– А я вот тебе бутылку смотри, какую привез из Таллинна…
– Бутылок у меня хватает…
Роман прошел в комнату. Под словом «посидим» в квартире Жданова подразумевались два высоких табурета у барной стойки в углу. На стойке действительно стояли несколько бутылок и один стакан.
– Ты что здесь, в одиночку напиваешься? Ну ты даешь, парень!
– Так ты ж летаешь где-то. С кем мне напиваться?
– А обязательно напиться надо было?
Андрей молча сел, протянул руку за вторым стаканом и налил Роману виски.
– Да я не хочу как-то. Только с поезда, мне бы поесть, поспать…
– Ну и катись тогда домой, спи! Что ты сюда-то приехал?
– Жданов, не кипятись! Я в институт заезжал. Что там у тебя случилось?
– А если ты заезжал, то ты и сам знаешь, что случилось!
Роман сел на второй табурет, взял стакан, выпил залпом и спокойно сказал:
– Давай, рассказывай.
Андрей как-то сразу перестал петушиться, сник и, глядя в стену, заговорил – коротко, рублено, обрывая сам себя на полуслове.
– Помнишь… Я в ноябре стал реже в институте появляться… Ну вот.. Я тогда мимо деканата шел и услышал, как там ругается кто-то! Женский голос… Потом декан наш что-то сказал, а в ответ: «Нет, папочка! Я найду способ обойтись без тебя!»… И выбегает из деканата девушка, рассерженная такая, очень красивая… Ну, я и подошел познакомиться, проводил до машины… Я понял, что это дочка декана… Кто-то говорил мне про нее: красивая, избалованная, … Мне интересно стало… Я телефончик ее попросил, она дала. Посмотрела так на меня внимательно и дала. Мы стали встречаться. … Мне с ней нравилось: на нее все оборачиваются так – красивая очень. Она меня с друзьями своими познакомила, они тоже с нами стали ходить… по ночным клубам… в казино… И понимаешь, я везде за них платил… Как-то так получалось… А потом она стала намекать на подарки… Кольцо с брюликом, серьги… Она так благодарила….Про свою любовь мне рассказывала… Да мне для нее жалко не было, она правда такое в постели могла – закачаешься… Я учебу из-за нее совсем забросил, но она обещала с папой поговорить, что бы он мне с экзаменами помог… А я бы потом сдал их… Ты знаешь, я даже подумал, а не жениться ли мне на ней… Такая партия удачная, и вроде любит меня… Я и сам влюбился… Ключи вот ей от квартиры дал… А потом у меня деньги кончились… Я уже все запасы потратил, у отца два раза просил и у мамы тоже…
– Ну, я ей и сказал, что пока денег нет, но я могу на работу устроиться, все-таки хоть что-то будет. И предложил ей жить вместе… А она засмеялась… Говорит: «Ты столько не заработаешь за месяц, сколько мне на день нужно». … Но потом вроде согласилась и позвала меня домой… поговорить с родителями…А дома никого не было… Она сказала: «Отец будет позже» …меня в постель потащила… я только разделся, а тут раз – и отец ее пришел. Что там было! Я голый стою… он кричит… она плачет, что я ее изнасиловать хотел… Такой спектакль разыграла… Короче, декан меня выгнал, хорошо хоть одеться позволил. Сказал, что бы я больше к ней не подходил. И напомнил, что через три дня сессия начинается. Он хочет, что бы я официально из института вылетел, а его доченьку в сплетнях не запачкали… А она… Я видел, что она хоть и в слезах вся сидит, а глаза смеются… Надо мной смеются… Ромка! Мне никогда еще так обидно не было… Зачем она так со мной?… – Андрей замолк, пьяно тряхнул головой, попытавшись собраться с мыслями. – Впрочем, ладно… Что-то я тут разнылся! Прости… Главное – что теперь с институтом делать?
Роман втянул в себя воздух, перебрал в голове несколько вариантов ответа и остановился на самом деловом.
– Спокойно, Жданов! Ответов на риторические вопросы я не знаю. А вот из института ты не вылетишь. Смотри, – Ромка достал из кармана лист пересдач, – вот это и это у тебя было зачтено еще в середине семестра. Вот эти два реферата написать – ерунда, чуток в интернете завтра посидим. Вот к этому зачету надо будет подготовиться, сейчас съедим чего-нибудь и сядем заниматься, там несложно. Ты вообще сейчас соображаешь хоть что-то или выпил много?
– Выпил много. Да и лекции у меня почти не записаны…
– А мы пока по учебнику. Основу поймешь, а лекции я завтра тебе привезу. Да не паникуй, прорвемся. У нас весь день сегодня впереди.
– Ты вроде домой спать собирался?
– С тобой разве уснешь… – Ромка шутливо потрепал Андрея по плечу.
– Ромка… Ну что бы я делал без тебя?…
– Ну-у-у… ! – Ромка сложил губы трубочкой. – Ну, без меня ты бы, во-первых, – удавился, во-вторых – утопился, в-третьих – отравился, а в-четвертых – спился! Или это тоже был риторический вопрос?
– Ох, Ромка… – Андрей взял со стойки руку Романа и уткнулся лицом в его ладонь. – Ромка… Никчемный я человек…
Роман замер от невиданного доселе ощущения. Боясь пошевельнуться, забыв обо всем на свете, он впитывал ладонью тепло его кожи, мягкость его щеки, колкость его щетины. Казалось, волны пробегали через все его тело и уходили в правую руку, в ту ладонь, которая так и осталась лежать на плече Андрея. Вся показная веселость и деловой тон мгновенно улетучились.
– Андрюш, ну ты чего… ты чего… Ну неужели так все плохо?… – до Ромки с трудом доходил смысл сказанных им самим слов. – Да ты что! Ты самый лучший, самый … – мысли Романа запутались, он впервые в жизни знал, что он хочет сказать, но не знал, как это сделать. По его рукам продолжало струиться тепло. – Ты…
Андрей понял его заминку по-своему.
– Вот и я о том же. Ничего не смог в жизни сделать… Никому не нужен! Ни родителям, ни друзьям… Один ты у меня есть, но сколько ты еще со мной протянешь, с таким … не нужным…. – Андрей поднял голову, посмотрел на руку Романа, словно впервые поняв, что это. Но ладонь не выпустил, продолжал держаться за нее двумя руками, как за спасительный якорь. – Что же мне делать? Почему я никому не нужен?…
Он уткнулся в ладонь губами и продолжал говорить в нее, словно боясь быть услышанным. – Почему она так поступила со мной? Почему люди все так поступают? Теперь все будут смеяться надо мной?… Я не могу! Не хочу это слышать…. Это несправедливо… – В голосе Андрея появились слезы. – Нес-пра-вед-ли-во…
Роман чувствовал, как шевелятся губы Андрея у него в ладони. Они слегка щекотали кожу, как крылья пойманной бабочки. Сердце защемило от нежности и любви. Почувствовав, что через секунду Андрей заплачет, заплачет первый раз в своей взрослой жизни, Ромка резко рванул его на себя, словно испугавшись, что мир увидит эти слезы. Он не хотел ни с кем делиться таким Андреем, это было только для Ромки: его горе и его слезы. Такой Андрей был нужен только ему. Крепко сжимая плечи друга, он пытался вобрать в себя его боль…
Роман обнимал Андрея, пока тот плакал. Чувствовать его в объятиях было невыносимо, хотелось прижать его к себе изо всех сил и не отпускать никогда. Но Роман терпел и не шевелился. И молчал, давая другу время выплакаться. Наконец поток слез почти иссяк и Андрей, не отрываясь от Романа, сжал руками его плечи и затих, уткнувшись лбом ему в плечо. Несколько секунд длилось молчание, затем Роман осторожно пошевелился и начал одной рукой гладить Андрея по волосам.
– Ты что, ты что… Ты самый лучший… Ты мне очень нужен… Как ты можешь говорить такое? Это все неправда…Неправда. Ты очень хороший. Они все идиоты, и не понимают этого. Но я-то знаю. Да я без тебя… – Роман не знал, как утешать плачущих мужчин, он понимал, что бормочет какую-то сентиментальную ерунду, но не знал, что сказать правильное.
– Что «ты без меня»? – голос Андрея был приглушен и горек. - Ты без меня сам по себе человек, у тебя все получается, тебе все легко. Вон у тебя друзей сколько… А я один…
Роман дернулся, как от удара.
– Ты никогда не будешь один! Слышишь, никогда! Пока я есть, я всегда буду с тобой, слышишь? С тобой! Мне никто кроме тебя не нужен! Только ты… – Ромка снова сжал его плечи, затем немного отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза. И вдруг увидел в них такую мольбу, что разом позабыл о своем решении ничего не говорить Андрею. Нет, говорить, и именно сейчас, когда он вот так нуждается в любви и поддержке! Именно сейчас, когда он открыт, когда они оба не прячутся за показным общепринятым цинизмом
– Слышишь, Андрей, только ты! Ничего у меня нет в жизни, кроме тебя! Все остальное – это ерунда, пустота, которую надо заполнять, чтобы не очень выделяться из толпы. А внутри меня – только ты! – Роман почти кричал. – Я только для тебя живу, ты понимаешь! Да как ты смеешь говорить, что ты мне не нужен?! Я всю жизнь только тебя любил! Слышишь, любил!!! Я вот из Таллинна раньше вернулся, потому что не нужно мне ничего, что я не могу разделить с тобой! Я без тебя чувствую себя пустым, тело вроде живет, ходит, ест-пьет-спит, а души нет. Да я там три дня с тобой непрерывно разговаривал на улицах, на меня уже прохожие оборачиваться начали! А ты тут сидел и плакал, что ты никому не нужен? Да как ты посмел так думать обо мне, Жданов!?
Андрей не отрывал глаз от его лица, впитывал его слова как губка, почти не вдаваясь в их значение, ловя только эмоции. Почувствовав, что Ромка действительно сердится, Андрей вдруг представил, как они сейчас выглядят со стороны. И смысл происходящего дошел до него, заставив забыть о своих проблемах.
– Ромка…. Ром… Ты… Ты… никогда не говорил мне этого…. Я не знал… Я думал, ты просто привык ко мне за столько лет. Ты… не говорил…
Андрей словно в первый раз смотрел в такие знакомые глаза, словно впервые видел черты лица, ставшего ему родным.
– А как я должен был говорить? – продолжал кричать Роман. – Бегать за тобой по школе со словами «Жданов, я люблю тебя»? Записочки писать? Цветы дарить на 23 февраля? Как? Да я сам только недавно это понял. Я раньше тоже думал, что просто привык! Это в позапрошлом году весной было, помнишь, когда ты еще с Ленкой гулял, а у меня никого не было. Я ходил с вами по Москве, понимал, что я отчаянно вам мешаю, но не мог уехать. Не мог от тебя оторваться! Я не ревновал даже! Я просто хотел быть рядом, видеть тебя и слышать! Я тогда и понял, что это уже не просто дружба… А ты был так занят Ленкой, что и не глянул на меня ни разу…
– Нет, я помню… Ты был такой странный в тот день… Глаз с нас не сводил. Я тогда подумал – тебе Ленка тоже нравится, но ты говорить не хочешь. У нас вроде ни разу таких проблем не было, ну я не стал спрашивать. Потом решил, что все само рассосалось. Удивился только, почему ты с ней потом встречаться не стал, ну, когда мы разошлись. Решил, что из солидарности…, – Андрей улыбнулся, хорошее настроение возвращалось к нему, он уже забыл свои проблемы и радовался новой игрушке. – Во, я дурак был!
Но Роман был серьезен:
– Никогда так не говори! – Он сжал руками лицо Андрея. – Никогда, слышишь! Ты – самый лучший! И думать не смей по-другому!
– Ромка…
Они замерли, глядя друг другу в глаза. Андрей не пытался освободиться из Ромкиных ладоней. Вместо этого он медленно, очень медленно потянулся к Роману и слегка повернул голову вбок. Роман так же медленно наклонился к нему. Их губы встретились и замерли, едва соприкоснувшись. Они чувствовали дыхание друг друга, впервые прикасаясь друг к другу так, и несколько секунд не шевелились, боясь спугнуть эти ощущения. Наконец Роман приоткрыл губы и легко-легко поцеловал Андрея. Они снова замерли, испуганные тем, что с ними происходило…
Мягко подхожу к тебе, смотрю с вызовом в лицо, беру тебя за плечо, немного притягиваю к себе, роняю на мягкий офисный диван, обнимаю тебя, сажусь рядом, закидываю ногу за ногу, ты повторяешь мой жест, глажу мягкую ткань отличного костюма на твоем плече, что-то говорю, уж я знаю, как действует мой голос, любуюсь твоей матовой кожей, такая соблазнительная… ты только после отпуска на море, ты впитал в себя солнце, соленые брызги и теплый ветер, играю лацканом пиджака, ты начинаешь нервничать, слегка краснеешь, встаю и подсаживаюсь к тебе с другой стороны, обнимаю уже двумя руками, ты в моих объятиях, ты смеешься моим шуткам; грудным голосом, почти интимно произношу твое имя, обжигаю твою щеку своим дыханием, ты проводишь языком по пересохшим губам и обещаешь подумать. Бросаю еще один взгляд, ты окончательно смутился…Быстро поднимаюсь и выхожу из кабинета….
Она устала. В комнате было темно, лишь в углу пылал камин, да из окна можно было увидеть ночное небо с разлитым по нему Млечным Путем и бело-желтый огрызок луны. Во всем доме стояла тишина, со двора изредка доносились какие-то шорохи. И иногда ночь разрывал одинокий лай соседской немецкой овчарки.
Она сидела на полу, на расстеленном пледе, облокотившись на диван, и смотрела, как мечутся в камине языки пламени. Она страшно устала, и сейчас, сидя здесь в тишине и покое, еще сильнее прежнего ощущала на себе тяжесть этих безумных месяцев. Бесконечные совещания. Почти не просыхающий Андрей. Милко с его вечной депрессией. Саша с этой непреходящей паранойей. Вика с ее нытьем. Пушкарева, выжимающая из всех по максимуму. Да, она спасала компанию. Да, Павел Олегович ей доверял. Да, она новый президент компании. И еще много всего - да. Но как же она сама устала! Ей хотелось убежать, скрыться и, пусть на время, но забыть о реальном мире, забыть о «Zimaletto».
Она подняла с пола бокал с вином, сделала глоток. Очень медленно усталость отпускала ее, сменяясь расплывающейся по телу легкой дремотой и умиротворением. В гостиной пахло карамелью и цветами; такой нежный, еле уловимый аромат лилий. Длинные пальцы зарылись в ее волосы и принялись перебирать мягкие пряди. Теперь ей было хорошо как никогда. И она почти урчала, как кошка, взрослая, но изголодавшаяся по любви и ласке. И сейчас было почему-то все равно, от кого ее принимать. И пусть это всего лишь дружеская, почти материнская нежность. Ведь этого ей тоже не хватало.
Большие антикварные напольные часы в холле начали отсчитывать полночь. Глухие тяжелые удары разносились по пустому дому; словно вестники таинственных предзнаменований.
- Уже поздно, пора спать, - но пальцы продолжали играть с ее волосами. А ей не хотелось шевелиться, нарушать магию этого вечера. Чудесного вечера, который уже закончился, и у которого она пыталась отвоевать последние секунды.
- Кира, вставай, - ее легонько потрепали за плечо.
- Не хочу, - прошептала она, закрывая глаза.
- И что мне с тобой делать? – женщина улыбнулась и отставила свой бокал на стеклянный столик рядом с диваном. - Что же мне с тобой делать, девочка?
В ответ лишь легкое пожатие плечами и еле слышный шепот:
- Оставить спасть здесь.
- Нет, так не годится. Пойдем… - ей приходится подчиниться на удивление сильным рукам.
- Пойдем, я уложу тебя спать, - легкая улыбка. Девушка недовольно фыркает. Тихий смех и нежное, почти неуловимое прикосновение теплой ладони к ее щеке. Бой часов прекращается, и становится неестественно тихо. По темной комнате расползаются причудливые тени. Языки пламени пляшут в камине. Кажется, что весь мир вокруг сузился до размеров этой комнаты. Она даже не поняла, что случилось. Мягкое прикосновение губ. Сладкий запах духов и огненные блики. И на секунду она действительно забыла о реальном мире.
28.11.06.
Сети
By Чудик
Beta: Helga;
Fandom: «Не родись красивой»
Pairing: Андрей POV намеки на Катя/Кира;
Rating: PG-13; AU; drabble;
Disclaimer: все принадлежит «Amedia» и каналу СТС.
Боль почти осязаема, реальна. Я чувствую, как она оплетает меня липкой холодной паутиной, словно гигантский паук. Заключает в плотный кокон, готовясь уничтожить. Высосать все соки, вытянуть душу, оставив только шелуху. И мне кажется, что еще чуть-чуть – и я не смогу выбраться, еще чуть-чуть – и нечем будем дышать, еще чуть-чуть – и со мной все будет кончено. И я кричу, становлюсь тем самым пауком, пытаясь заключить ее в свою паутину боли. Я не хочу чувствовать эту боль один. Не хочу. У нее дрожат руки, она пытается сдержать слезы. Но я продолжаю, и слова мои словно укусы. Ядовитые укусы – не смертельные, но болезненные.
Когда она уходит, я опускаюсь на диван и закрываю лицо руками. Боль не исчезла. Она по-прежнему здесь, напоминая о себе горечью во рту, тяжестью в груди и слабостью во всем теле. Не двигаюсь, но слез нет. Кажется, она выплакала их за меня. Сил подняться нет тоже.
Время для меня растягивается – секунды, минуты – все едино. Я не знаю, сколько я сижу вот так в комнате, не двигаясь, закрыв лицо руками и ни о чем не думая. Вне времени и пространства, вне самого себя. Мыслей нет, лишь пустота. Встаю, кое-как преодолеваю те несколько метров, что отделяют меня от шкафа со спиртным. Беру бутылку коньяка, открываю. Пью стопками. Залпом, как водку. Одна. Вторая. Третья. Боль все еще со мной. Хищник никогда не отпустит свою добычу. А я теперь принадлежу ей. И я сам пошел в ее липкие дурманящие сети. Вот он я. Сползаю на пол. Вот он я. Снова один, наедине с болью, виной и бутылкой. Как и тогда, как и всегда теперь. Я разгромлен. Уничтожен. Это твоя месть, Кирюш? Никогда бы не подумал, что ты можешь быть такой жестокой. Или это был ваш общий план? Одна месть на двоих? А я был так ослеплен любовью и счастьем, что ничего не замечал. Я попался. Так глупо попался!
Алкоголь обжигает все внутри, и наконец-то боль отпускает. Медленно, нехотя. Она брыкается и рычит, но уходит. Целительная влага, эликсир жизни и смерти одновременно. Откидываюсь назад, закрываю глаза. По сути, Жданов, ты ведь сам виноват. Сколько унижения может выдержать один человек? А сколько пережила она? Выстояла и не сломалась. Но всегда всему есть предел. Ромка прав, ты дурак, Жданов. Полный дурак. Наливаю еще рюмку. Есть вещи, которые нельзя прощать. Она и не простила. Они обе не простили. А надежда – глупое чувство. Я знаю, что она ушла навсегда. Теперь я это знаю. Я потерял их обеих.
Сползаю на пол. Каким слепым я был? Они работали слаженно, без ссор и разборок, никогда не повышая друг на друга голос и не оскорбляя. «Это все ради компании. Чем быстрее «Зималетто» выйдет из кризиса, тем быстрее мы расстанемся с госпожой Пушкаревой», – говорила Кира. На смену долгим совещаниям в ее кабинете, к участию в которых редко допускался кто-либо посторонний, пришли ужины в ресторане Катиного «поваренка». Потом были встречи за пределами стен компании. Долгие прогулки и деловые поездки. А деловые ли? Теперь я в этом не уверен. А тогда? Помню, как был удивлен, когда она сказала, что едет с Катей. Говорила, что хочет присутствовать, контролировать. Пыталась внушить мне, что все еще не доверяет ей. И я поверил. Вот так просто и легко! Поверил. И вот как все обернулось. Но я ведь не мог подумать? Да кто мог? Разве это возможно?
Она такая бледная и уставшая, на лице отпечатки бессонной ночи. Я снова слышу ее тихий голос, умоляющий:
– Прости… Пойми… – и те слова, которые я мечтал услышать в свой адрес. – Я люблю ее.
Как же мне хотелось кричать! А я? Ведь ты говорила, что любишь меня! Ты заставила меня поверить тебе! Я люблю тебя! Теперь ты для меня все!
Боль возвращается с новой силой. Накатывает, словно огромная волна, и почти сбивает с ног.
Они обе ушли, укутав меня сетями боли, их боли. Той боли, что причинил им я. Они просто вернули мне ее.
Она стоит на стоянке. Одна. Идет дождь. Почти нет машин - только грязно-белые стертые линии на мокром асфальте. Низкое темное сине-серое небо отражается в лужах. Крупные капли дождя падают вниз. Еще. И еще. Обрушиваются на нее, слитые в одном нескончаемом потоке. Насквозь промокшая одежда крепко держит тело в ледяном плену, несмотря на лето. И она уже не в силах сказать, плачет ли она, или всему виной дождь. Мокрое лицо, мокрые волосы. К черту макияж, туда же дорогую прическу. И жизнь к черту. Пусть все забирает дождь.
Неожиданно она перестает его замечать. Правда, никак не может перестать дрожать.
- Все будет хорошо, - слышится голос - мягкий и уверенный. Такой уютный и родной, он словно укутывает ее, согревая своим теплом.
- Хочется верить, - почти неслышно, скорее сама себе, говорит она и улыбается.
Она говорила «все» и с грохотом закрывала за собой дверь.
Она твердила «все» мысленно, снова и снова, спускаясь с пятого этажа. Каждая ступенька – еще одно «все».
Сидя в метро, она говорила себе: «Все. Этого больше не повторится. Все. С этим безумием покончено. Все. Раз и навсегда. Все». Как мантру, снова и снова: «Все».
И только когда эти губы касались ее, она со злостью и бессилием осознавала: нет, еще не все. Снова и снова она пыталась заставить себя. «Все». Пыталась - и ненавидела себя за слабость.
Решение было принято за нее. И когда входная дверь закрылась в последний раз, она поняла: «Все».
- Шах. Жданов, признай, я не только красивее тебя, но и еще и умнее!
- Заткнись, я думаю.
- Думать, мон шер, уже поздно, вы продули.
Он зло смотрит на меня, потом делает ход, пытается убежать. Злорадно улыбаюсь. Победа моя, вне сомнений. Тебе не скрыться друг мой, не скрыться.
- Шах и мат, дружище!
- Черт бы тебя побрал, Малиновский! – ворчит он и тянется за чаем.
На террасе хорошо, прохладно и свежо, пахнет садовыми цветами и недавно подстриженной травой, из беседки изредка долетают обрывки фраз - видимо, приготовление ужина идет полным ходом.
- Красота какая… Совсем не тянет возвращаться к этой суете и суматохе, - Андрей блаженно закрывает глаза. Да, возвращаться и правда не хочется. И не только потому, что Лондон, как и любой мегаполис - огромный муравейник – всегда в движении, никогда не спит и никогда не останавливается. Что говорить, раньше я не представлял себе, что может быть по-другому, но годы заставили меня пересмотреть. Теперь хочется тишины. Смеюсь сам над собой. Беру свой почти холодный чай, добавляю пару ложек меда, самозабвенно перемешиваю. Андрей смотрит с любопытством. Встречаюсь с ним взглядом. Он улыбается, а потом с легкой задумчивостью и некоторым удивлением произносит.
- Знаешь, Малина, неплохая у нас предвидится старость.
- Да ну, Жданов, что ты говоришь.
Он что-то хмыкает в ответ, допивает чай и поднимается.
- Пойду посмотрю, как там ужин, может, помочь надо.
Да, милый мой, без твоей помощи им уж точно не справиться. Смеюсь. Эх, Жданов, Жданов, как же ты докатился до такой жизни? Коттедж за городом, жена, и дочери в следующем месяце будет уже тринадцать; чай на террасе, игра в шахматы с лучшим другом, который по-прежнему строит из себя молоденького жеребца, мерин старый. А я-то, признаться, думал, что мы с тобой закончим одинаково – в одиночестве, с бутылкой за компанию. Думал так, но иногда позволял себе мечтать, что вдвоем, вместе. Ведь нам же весело было. Бесконечные вечеринки, клубы, рестораны, холостяцкие попойки, а порой и безумный секс. До звезд в глазах. И плевать, что я потом несколько дней нормально сидеть не мог. Хорошо ведь нам бывало вместе. Никаких обязательств, никаких обещаний и, главное, никаких сожалений. А потом была «Зималетто»… Допиваю чай. Закуриваю и поднимаюсь. Короткая прогулка по живописному саду перед ужином - неплохой способ улучшить аппетит. Да, «Зималетто», сколько всего в нашей жизни связано с этой компанией. Есть вещи, о которых сейчас я не могу вспоминать без сожаления, а тогда это было нормально. На войне все средства хороши, а это была война. Война в пределах одной компании, но все же война. Сигарета тухнет. Вытаскиваю из именного портсигара новую, закуриваю. Портсигар белого золота с выгравированным цветком ромашки, подарок Ника на мой сорок пятый день рождения. Не сразу прячу его обратно в карман, некоторое время рассматриваю гравировку. Все-таки я дурак, а еще утверждаю, что умнее Жданова; а все совсем не так, все наоборот. У него семья, которую он по-настоящему любит, а я отмахнулся от человека, который был готов любить меня, и из-за чего? Сам не знаю. Слышу голос Андрея, он зовет ужинать. Иду, по дороге докуриваю.
На ужин баранина на барбекю с овощами: баклажаны, болгарский перец, помидоры с оливковым маслом и мягким острым сыром. Лита потрясающе готовит и никогда не прочь в очередной раз удивить тебя. Подхожу, останавливаюсь в дверях: Андрей заканчивает сервировку, Лита все еще за стойкой, наносит последние штрихи на очередной кулинарный шедевр. Мила помогает отцу.
- Не стой в дверях, Ром, садись, - Андрей кивает в сторону стола и улыбается. Отвечаю тем же, хотя, возможно, моя улыбка не такая открытая и счастливая, как его. Но никто не замечает. Садимся за стол. Мила болтает без умолку: учеба, подружки, последние музыкальные новинки, премьеры. Она говорит быстро, мешая русский и английский, и иногда я просто не успеваю ее понимать. Андрей же с обожанием смотрит на свою дочку, так же, как и Лита, и я чувствую себя лишним. Это не моя семья и никогда ею не будет. Может, оно и к лучшему. Рука тянется к сигаретам. Останавливаюсь. Андрей не позволяет курить в присутствии жены и дочери. Рассеянно киваю в ответ Лите, в действительности даже не слышав, о чем она говорила. Мы с Андреем прошли долгий путь вместе: школа, универ, потом работа, и раньше я мог сказать, что знаю его. Знал. Уже давно - нет.
- Ром, что с тобой? Ты какой-то задумчивый, на себя не похож, – смотрит с беспокойством, я лишь улыбаюсь с некоторой натяжкой. Все хорошо, Андрей, верь мне, просто ты уже не тот Андрей Жданов, в которого я когда-то был влюблен.
- Все отлично, дружище, - тянусь за графином с водой. Наливаю себе и остальным. Андрей все еще недоверчиво смотрит на меня. Лихорадочно пытаюсь придумать, на что переключить его внимание, но меня опережает Лита.
- О, Андрей, Роман, я совсем забыла! Хотела сказать, и совершенно вылетело из головы, - она смущенно улыбается. - На прошлой неделе наша фирма заключила контракт с компанией «Зималетто» на новую коллекцию. Я посмотрела эскизы и фотографии пробных моделей. Потрясающе! Встретилась с генеральным директором, такая приятная женщина, - Лита по-прежнему говорит с акцентом - легким, но приятным и совершенно не режущим слух.
Чувствую, как все внутри немеет, бросаю быстрый взгляд в сторону Андрея.
- Правда? Ну, «Зималетто» достаточно известная фирма, да, Ром?
- Да-да, - утвердительно киваю и отчетливо понимаю: а он ведь никогда не рассказывал жене о том, что для него в прошлом значила эта компания. Андрей познакомился с Литой в самолете: вечерний рейс «Москва-Лондон», бизнес-класс. Я отвозил его в аэропорт в тот день. Помню, как медленно ползли в нескончаемом потоке машин на Кутузовском, он молчал, смотрел в окно, а там ливень.
- Я устал, Ромашка, правда. Очень-очень устал, - голос тихий и глухой. Когда он ушел, я еще работал в компании, и президентом была Пушкарева. Он оставался акционером «Зималетто», но отдал право распоряжаться своими акциями Кате. Через несколько лет она их выкупила. Андрей оставил компанию; несмотря на родителей, он вычеркнул ее из своей жизни. Вместе с двумя небезразличными ему женщинами. Он ведь действительно любил Пушкареву, а Кира всегда была для него больше сестрой, чем невестой. Наверно, там, в его прошлом, остался и я. Решив, что уйду, когда компания окончательно расплатится с долгами и выйдет из кризиса. Помню последнее совещание. Только закрылась дверь за адвокатами. Пушкарева опускается в кресло и закрывает глаза. Все молчат. Милко задумчиво мешает сахар в чае. Кристина о чем-то тихо разговаривает с Александром. Кира мерит конференц-зал шагами. Ник полностью в отчете; цифры всегда были его сильной стороной, если бы можно было жить в цифрах, он бы жил. Составить годовой баланс для него было проще, чем пригласить девушку в кино. Да, в этом был весь он, это привлекло меня к нему и оттолкнуло - в конечном итоге. Отец Пушкаревой тоже возится с какими-то бумагами. Вика приносит кофе. Опять холодный, эта женщина когда-нибудь хоть что-нибудь научится делать правильно? Легко улыбаюсь воспоминаниям. Господи, как же давно это было…
Внимательно смотрю на Жданова: он напряжен, на лице маской застыла кривая фальшивая улыбка. А Лита продолжает говорить. Видно, как она рада, как гордится этой сделкой.
- Может, мне следует завтра пригласить ее к нам на ужин? Уверена, тебе будет интересно поговорить с ней. Андрюш, когда ты последний раз был в Москве? Андрюш?
Мне всегда нравилось, как она произносит его имя. Жданов бледен почти болезненной бледностью. Он резко встает и начинает собирать грязные тарелки.
- Андрей, что-то не так? Андрей? Если ты против, я могу пригласить ее в ресторан... – она тоже встает и подходит к нему.
- Мил, ты, кажется, обещала показать своему крестному новый компьютер, - отвлекаю девочку от родителей. Она тут же начинает усиленно кивать, вскакивает, хватает меня за руку и тащит в сторону дома; я еле поспеваю за ней. Не самый лучший момент доставать своих скелетов из шкафа, Жданов, хотя… Кто знает… Кто знает…
Сижу за столиком кафе на Оксфорд-Стрит, на экране ноутбука таблица продаж за последний месяц. Дела идут просто отлично. Хотя другого от Ника я и не ожидал. Цифры. Играю с подаренным им портсигаром. Снова и снова в мыслях возвращаюсь к вечернему разговору с Андреем. Он пьет виски, я наслаждаюсь английским чаем. После того как я загремел в больницу с подозрением на инфаркт лет пять назад, я завязал с алкоголем: редко когда бокал-два красного вина. Мила с Литой внизу, мы сидим в его кабинете. Как и сейчас, играю с портсигаром. Андрей некоторое время наблюдает за мной, потом не выдерживает:
- Ты не говорил, что теперь они вдвоем владеют компанией.
- Ты сам сказал, что все в прошлом. Ты перевернул последнюю страницу главы под названием «Зималетто». Ты хотел забыть. Ты сам этого хотел, Жданов.
- Да, я знаю, - закрывает лицо руками. - Малина, почему из всех компаний моя жена решила заключить контракт именно с «Зималетто»!? – нервно смеется. - Значит, Катя и Кира теперь совместно владеют компанией? Партнеры, значит? Кто бы мог подумать, - наливает себе еще виски.
Да, кто бы мог подумать, уже много лет, Андрей, и не только деловые.
- Что ты рассказал Лите? – ловлю его взгляд. Он трет переносицу, залпом выпивает содержимое стакана, натянуто улыбается.
- Только то, что я работал в компании, - он встает, - занимал не последнее место. Был членом совета директоров.
- И она не спросила, почему ты ушел? – я поворачиваюсь к нему. Он устало вздыхает, отворачивается к окну, опирается руками на подоконник.
- Какое это имеет теперь значение…
Заказываю еще кофе. Курю. Ты все-таки не забыл. Научился жить с этими воспоминаниями, но не смог полностью вычеркнуть «Зималетто» из своей жизни. Я ведь тоже не смог. Эта компания стала нашим проклятьем.
Надеюсь, что Кира прилетела одна. Иначе Ник обязательно упомянул бы о планах Пушкаревой в последнем письме. Она так и не простила меня; лишь примирилась с моим присутствием, как иногда примиряются с назойливым жужжанием комара рядом с ухом. Пока он не кусает, его можно терпеть. А я больше не кусаюсь. Да и годы притупили воспоминания. Сейчас она, скорее всего, в Москве: на носу показ новой коллекции, да открытие нового ресторана Мармеладова. Удивительно, но годы прочно связали их, а увлеченность превратилась в крепкую дружбу. Иногда я даже ловил Ника на слепой ревности к Михаилу. Ревности, которую я просто не в силах понять. Выпиваю кофе, расплачиваюсь по счету. Встаю. Небольшая прогулка вниз по Оксфорд-Стрит, чтобы подготовиться к сегодняшнему вечеру. Это будет представление в духе развязки бразильской мыльной оперы. Не могу себе представить, как Андрей поведет себя с Кирой. Что, если он узнает? Не могу сдержать улыбку. Так нехорошо с моей стороны. Пытаюсь представить его реакцию – будет удивление, шок, недоумение, возможно, негодование, или спокойное согласие? И он сможет это принять, как он принял наши с Ником отношения.
В столовой мягкое боковое освещение, верхний свет приглушен, На столе кремовая скатерть из плотной тяжелой ткани, белоснежный фарфор, сверкающий хрусталь. Все чинно и изящно. Из центра ненавязчиво льется легкая музыка. Я стою на террасе – курю. Сегодня Мила ночует у подруги, Андрей отвез ее еще утром. На Лите будет то длинное черное коктейльное платье, которое я преподнес ей на последний день рождения. Андрей в светло-сером костюме. Он нервничает, сквозь окна мне видно, как он меряет шагами столовую. На улице хорошо, сладковатый дым сигарет смешивается с запахом садовых цветов и травы. Солнце уже утратило свою ослепительную яркость, окрасив край горизонта красно-желтым. Тихо. Где-то вдалеке изредка шумят авто. Слышу характерное фырканье такси. Спускаюсь с террасы и иду к калитке.
- Кира, дорогая, - открываю дверцу с неподдельной улыбкой. Я действительно рад ей. Легкое недоумение и удивление быстро сменяются ответной улыбкой. Помогаю вылезти из кэба. - Тебе следовало заказать что-нибудь приличное, а не этот драндулет, ужасно же трясет.
С легким смешком в мою сторону она отдает деньги водителю, оставляя щедрые чаевые.
- Вот так встреча, - легкий поцелуй в щеку. - Ну просто никуда от тебя не деться, Ромка! - в глазах блестит радость.
- Ну, разве я мог пропустить такое шоу, - самодовольная ухмылка, и ее взгляд становится подозрительным. Загадочно молчу и - ладонь на ее пояснице - легонько подталкиваю в сторону дома.
- Ник не говорил, что ты улетел в Лондон по делам. Просто сказал, что решил отдохнуть. И я не знала, что вы уже сотрудничаете с этой фирмой. Темните вы, Роман Дмитриевич.
- Ну что, Вы, Кира Юрьевна, как можно, - смеюсь. У нее не возникает и мыслей об Андрее. Для нее он давно пройденный этап.
- Я тут, можно сказать, случайно. Но решил не упускать случая тебя повидать.
Она резко останавливается, довольно ощутимо сжимает мое предплечье. Поворачиваюсь. Она смотрит на меня в упор; взгляд изучающий, испытывающий.
- Андрей? – одно слово, сказанное спокойным, глухим голосом.
Кивок. Секунду ничего не происходит. Она словно не понимает, не воспринимает меня. А потом начинает смеяться. Нервным заливистым смехом.
- Правду говорят, мир тесен, - на выдохе, между смешками. И я широко улыбаюсь. Потому что это та реакция, которой я не ожидал, но которой был искренне рад. Потому что это Кира, потому что она сейчас со мной смеется над своим прошлым, смеется над болью и над собой. И я могу смеяться вместе с ней. Так, как когда-то давно смеялся с ним.
Мы поднимаемся на террасу. Андрей открывает дверь и замирает. Да, Андрюш, она по-прежнему неотразима.
- Кира Юрьевна, - слова даются ему с трудом, но на помощь приходит Лита. Она очаровательна в этом платье и с собранными волосами. Кира улыбается им обоим, открыто и приветливо.
За ужином говорят о мелочах, но не только о погоде. Кира рассказывает о столице. Все как всегда - Москва и ее неописуемые пробки. Все только хуже и хуже год от года. Андрей смеется. Я говорил ему о том же, когда прилетел. Столичные пробки – как камень на шее у каждого, кто хоть раз садился за руль.
- Нам надо будет с тобой рвануть в Европу на машинах, Кирюш, - смеюсь.
Она улыбается.
- Обязательно, Ром, обязательно.
На десерт карамельный пудинг с шоколадным соусом и чай. Традиционный крепкий черный чай с молоком. А я бы не отказался от чашки крепкого кофе, и Кира тоже, я уверен. Когда мы научились так понимать друг друга, без лишних слов? Наверно, когда оба потеряли Андрея. Сейчас она смотрит на него так же, как и я, с отстраненным спокойствием и чуть легким любопытством, и с недоумением, говоря себе: а ведь когда-то я его любила. Мы очень похожи, но еще сильнее отличаемся друг от друга.
После ужина Лита и Кира уходят в кабинет. Завтра подписание договора, и им надо обсудить последние детали. Андрей провожает их долгим взглядом.
- Она изменилась, - голос тихий.
- Немного.
- Другая.
- Мы все стали другими, Андрей. Мы слишком часто наступали на грабли, и они слишком часто били нас по голове, но мы научились уворачиваться, Андрей. Уворачиваться, но не избегать новых. А ты решил все начать с чистого листа. Возможно, тебе повезло больше. Возможно – нам.
Я иду на веранду. Курить. Я вернусь в Москву с Кирой. Вернусь к показу новой коллекции, вернусь, чтобы понаблюдать, как Ник грызется с Катей из-за фуршета в ресторане Мармеладова. Чтобы потом выслушивать его ворчание. Достаю мобильник, телефон набираю не глядя, по памяти. Считаю гудки и улыбаюсь, слыша его уставший голос.
- Да…
- Я вернусь? – вот так сразу и в лоб.
Молчание.
- Разве я могу тебе помешать? – слышу ухмылку.
- Нет, это же я! – смеюсь. - Я возвращаюсь в Москву с Кирой.
- До встречи.
- Ник... – жду.
- Да?
- Не отпускай меня больше, ладно?
И снова тишина. Театральный наигранный вздох.
- Я попробую, но черт тебя знает.
Все еще смеясь, тянусь за портсигаром. Он не отпустит, я уверен в этом. Больше не отпустит.
07.11.06
P.S. Может удасться хоть немного расшевилить сообщество.